Олеся. История любви

Что означает так радующее публику скоморошье трио, в которое обращается актерский ансамбль? Может быть, нам хотят сказать: вот эта победительная витальная сила, хлынувшая со сцены в зал и с прибаутками ходуном ходящая по рядам, — она же непролазно темна, не поддается культуре (есть большая сцена, где барин тщетно пытается на учить мужика, в замечательном исполнении Олега Рязанцева, ставить свою подпись).

Грубое оружие балаганной развязности не по душе рафинированному зрителю, но оно помогло добыть из истории, написанной от лица «барина»-литератора, имеющего интерес к «простым нравам и первобытным натурам», серьезную глубину проблемы двоеверия. Неистребимое язычество с его тайнами, близостью к природе, антиповедением, ритуальным святотатством (в спектакле кадило сделано из сапога) в его — в постоянном переплетении с христианством порождает формы устрашающие, жестокие, для «цивилизованного» человека шокирующие и просто неприемлемые.

Раскованное, игровое действо создает балаганную атмосферу, где каждый из трех актеров скоморошествует. Совершенно новая, неожиданная трактовка текста знаменитой истории. Игнорируя полутона и недомолвки, режиссер обрушивает на зрителя «природные» возможности текста напором актерской энергии. Благодаря единой «энергетической цели» актерам невероятно быстро удается погрузить зрителей в пространство языческого трагифарса.

Перевоплощение — вот главный трюк этой постановки. Основная линия повествования прерывается шутовскими вставками бродячих артистов, скоморохов в масках (причем в исполнении тех же актеров). Эти эпизоды отображают настроение того или иного момента повести или же, напротив, контрастируют с ними. Вначале они вполне невинны: вот обряды охотничьи, вот земледельческие, никакого сакрального значения, но ближе к концу обряды соединяют в себе две культуры, церковную и народную.